Попав во дворец, я попытался поговорить с Лорэйн, чтобы мне выделили отдельную комнату. С трудом пробился сквозь строй слуг, хлопотавших вокруг венценосной пары, и только собрался высказаться, как сестрица, заметив меня, сообщила:
— О тебе позаботится твой муж, — и свалила с королем в личные покои.
Высказав про себя все, что я думаю по поводу мужей, зазнавшихся сестер, и вообще, о последних событиях, уныло побрел за герцогом. Слава богу, хоть Эммануэль не стал выпендриваться и намекать на совместное проживание в одной спальне, а выделил мне отдельную комнату.
Следующие несколько дней мне пришлось присутствовать на всех церемониях, которые проводились в замке, и изображать из себя колонну у трона королевы. Подданным, видишь ли, не положено сидеть в присутствии королевских особ, кроме как на званных обедах. Так же, от меня потребовали присутствовать на трех Советах, где, хоть и позволено было сидеть, но в целом не делало мое нахождение на заседаниях более комфортным. От занудности обсуждений, что там проходили, я с большим трудом удерживался, чтобы не заснуть.
Мои попытки нормально, по-родственному, поговорить с сестрой, закончились неудачей — у неё так и не нашлось времени. Однако я видел, что это не полностью её вина. Все эти встречи, приемы, заседания выматывали сестру, но некоторый осадок на душе все же оставался. Одно радовало, что за все время моего присутствия в замке, герцог вел себя максимально корректно и вежливо, не навязываясь и не приставая со своим обществом. Достаточно быстро, нахождение в королевской резиденции меня окончательно достало и возникло непреодолимое желание уехать. Свое обещание по отношению к герцогиням Торэя и Мольетти я уже выполнил, а больше меня здесь ничего не держало.
С огромным трудом мне все же удалось отловить королеву и Советника, когда поблизости никого не оказалось, и изложить свою просьбу. Отговорившись тем, что необходимо продолжать воспитание Эдвина, сына герцога, я выразил желание уехать в имение Вэрински. И Лорэйн, и Эммануэль сочли мою причину уважительной. С чувством огромного облегчения, я умчался поскорей из столицы.
После многолюдья большого города, шума, интриг, говорильни на сборищах, по недоразумению названных Советами… тишина и спокойствие, царившие в замке воспринимались как бальзам на мою уставшую душу. Старому герцогу я обрадовался как родному папочке. Примочки и припарки Яждины явно пошли Бертрану на пользу. Выглядеть он стал бодрее и моложе. И ведь прошло то не так уж много времени. Я был искренне рад всем улучшениям в его здоровье.
Он тоже обрадовался моему приезду. Несколько вечеров мы провели вместе, во время которых я подробно рассказывал все, что видел и слышал за время поездки. Хоть это и утомляло меня, однако, я понимал Бертрана — быть настолько активным и деятельным по духу и не иметь возможности участвовать в жизни, не всякий выдержит.
Отдохнув от дворца и дороги, я переключил свое внимание на объекты моего воспитания, то есть на Эдвина и его двоих друзей.
Поселили парней на первом этаже замка, в комнатах с камином. Живой огонь, горящий в темной комнате создает удивительное ощущение уюта, да и созерцание огня хорошо успокаивает. Из обстановки в каждых апартаментах имелась лишь кровать скромных размеров, стол со стулом и три кресла для гостей. Удобства, в виде туалета со сливом и ванной, прилагались к каждой комнате.
Наличие канализации порой смущало меня, ведь в наше средневековье она отсутствовала, однако на ум приходила информация, что во времена Минойской цивилизации она имелась.
В 1900 году Артур Эванс, вдохновленный находками Шлимана, начал раскопки на острове Крит и обнаружил самый знаменитый среди минойских дворцов — Кносский (Дворец царя Миноса).
…узкий проход ведет… в небольшую изящно отделанную комнату, называемую Мегарон царицы, с двумя световыми колодцами — с западной и восточной стороны. Рядом с ней имелся небольшой бассейн для омовений, а по длинному коридору можно было попасть в туалетную комнату: сюда были подведены водопровод и канализация.
Когда в 1967 году начали раскапывать вулканический пепел на острове Тере (Фира/Санторин), вблизи Крита, то не обнаружили ни золота, ни останков людей или животных, — нашли лишь уникальный и удивительный, но пустой город. В каждой комнате стены расписаны фресками. Изображены птицы, растения, люди. Но больше всего поражает не то, что там есть, а то, что отсутствует. На всех известных нам росписях и фресках древних цивилизаций, чаще всего изображены сцены войны. На Тере изображали только мирные сцены (беседы женщин, изображение порта) и сцены природы (танец антилоп, группа обезьян). На острове были мощёные дороги и многоэтажные здания с горячей и холодной водой, ваннами, душем и туалетами со сливом. Минойская цивилизация была мирной — при раскопках не найдено никаких следов фортификационных сооружений.
В 1629 до н. э. извержение вулкана на Тере накрыло паром и пеплом огромную территорию по всему миру. «Солнце не светит даже в течение часа», — писал египетский жрец того времени. Хроники Китая упоминают, что в 29 год правления принца Джея облака пепла закрыли Солнце. На шесть месяцев на Земле наступила ночь, многие растения и животные умерли. Облака пепла достигли даже Северной Америки — его слои найдены в соответствующих годовых кольцах спиленной секвойи. Так же слои пепла находят и во льдах Гренландии соответствующего периода.
Минойская цивилизация сильно пострадала в результате природной катастрофы — вулканического взрыва на острове Тера (Фира/Санторин), породившего катастрофическое цунами. Это извержение вулкана, возможно, и послужило основой мифа об Атлантиде.